Невероятно, но факт: в учебных программах многих университетов страны сократили до минимума, а то и вовсе упразднили курс истории химии. Мало того, большинство книг, рекомендуемых студентам в качестве учебных пособий, не содержит ни малейших сведений об истории становления теоретических воззрений или отраслей промышленности. Неужели современный специалист не нуждается в понимании того, что Луи де Бройль называл механизмом научного прогресса?
        Примечательно предисловие, которое предпослал одному из лучших нынешних учебников – «Основам органической химии» Дж. Робертса и М. Касерио – академик А.Н. Несмеянов. Он писал: «К недостаткам книги следует отнести ее внеисторичность. Авторы рассматривают органическую химию в основном в современном аспекте. Они не стремятся дать последовательности развития органической химии, не привязывают ее развития к месту и лицам, делая это лишь эпизодически».
        «К месту и лицам..» Как это важно для понимания души науки, ее романтики, «кухни» и психологии научного творчества! Упустив «время и лица», трудно избавиться от наваждения, что науку делали бездуховные и никогда не ошибавшиеся роботы. Учебник – что-то вроде практического руководства для роботов...
        Настоящая заметка – не попытка восполнить этот пробел; это, скорее, только призыв к действию. Нужно хотя бы приблизительно оценить ту опасность, которую несет в себе внеисторичность.
        В формировании новых представлений личность ученого играет весьма существенную роль. Конечно, в истории химических воззрений не найдешь стереотипа гения, реформатора или рутинера. И гении, и реформаторы, и химики поскромнее были людьми бесконечно разными. И все-таки кое-какой порядок в этом хаосе заметен. Крупнейший физикохимик В. Оставальд подразделял ученых на «классиков» и «романтиков». По-видимому, действительно существует два человеческих генотипа, предопределяющих характер деятельности ученых.
        Один из основоположников физической органической химии Л. Гаммет писал: «К счастью, среди ученых, как и среди игроков, встречаются люди, предпочитающие заключать пари против шансов, в то время как подавляющее большинство всегда ставит на фаворита. Я думаю, что в науке мы должны всячески поддерживать людей, решившихся на риск при подобных неравных шансах». Склонность (и способность) к риску в какой-то мере может быть врожденной чертой характера, однако для деятельности в зрелом возрасте, видимо, более существенную роль играет воспитание, полученное во время учебы.
        Стремясь к возможно более прочному усвоению учениками фактического материала, средняя школа порой бессознательно внушает им мысль о незыблемости тех или иных естественнонаучных представлений. Подростки с недостаточно критическим складом ума привыкают к тому, что эти законы и представления необходимо знать и твердо помнить, не задумываясь ни об их преходящем характере, ни о границах их применимости. Такая установка ничуть не мешает успешно окончить школу, а затем и институт. Тем не менее в науке такой специалист никогда не создаст ничего принципиально нового, а к разработке теоретических проблем он попросту непригоден.
        Слепая вера в непогрешимость и безотносительность общепринятых представлений – зло, которое особенно угрожает людям добросовестным и трудолюбивым, в том числе и «отличникам». В этой связи понятны слова Д.И. Менделеева о том, что «школьные успехи ничего не предрешают. Я замечал, что «первые ученики», обыкновенно в жизни ничего не достигали: они были слишком несамостоятельны».
        В более запущенном виде зло, о котором мы затеяли разговор, называется конформизмом. В науке – это неспособность, вопреки фактам, отойти от общепринятых взглядов, а тем более восстать против них. В последнее  время все чаще раздаются голоса о необходимости введения специальных психологических тестов, позволяющих обнаруживать подобный склад мышления, чтобы оградить науку от его носителей. Конформизм – главный из скрытых врагов науки. Он особенно опасен тем, что внешне от настоящей науки почти ничем не отличается; более того, порой он даже более респектабелен.
        Часто на ученых советах, в отзывах и рецензиях утверждается, что такая-то работа «выполнена на самом современном уровне», но далеко не всегда возникает вопрос, что означает это привычное словосочетание. С одной стороны, в работе могут использоваться новейшие методы и идеи, с другой – они могут в ней порождаться. Разница здесь, в сущности, вот какая: одни люди производят, другие потребляют. Все именно так, как говорил когда-то Ю. Либих: для одних наука богиня, которой они поклоняются всю жизнь, для других – дойная корова.
        Разумеется, такое положение нетерпимо, однако гораздо легче бороться с ошибочными взглядами, чем с хорошо осведомленным и вполне грамотным «заранее согласным», который, как правило, ошибок не делает. Очень часто гладко проходит защита именно таких диссертаций, где нет ни существенных ошибок, ни сколько-нибудь новых мыслей. В результате целые коллективы и научные школы порой оказываются зараженными конформизмом.
        Кстати, о «школах». Они, как известно, были и есть не только в науке, но и в искусстве. Известна, скажем, фламандская школа живописи, известна и «озерная» школа английских поэтов. Когда-то к «немецкой школе» примыкал и молодой Гейне, однако отношение к ней зрелого поэта совершенно недвусмысленно («Тангейзер»):
                ...У швабов я в «школе поэтов» был;
                Милейшие все мальчонки –
                Сидят на горшочках, и колпачки
                Надеты на головенки.
        Грустно, когда целый коллектив вполне ученых людей при внимательном рассмотрении напоминает такую «школу». «Нельзя допускать <...> создания капелл верующих, где царят предвзятые идеи и ортодоксальность», - взывал де Бройль. Не допускать, однако, довольно трудно.
        Знать историю науки необходимо еще и потому, что без этого невозможно правильно понять диалектическую логику ее развития. Всякое развитие неизбежно включает в себя и элементы отрицания, т.е. не только развитие существующих взглядов, но и их критику. Если ваша работа находится в полном согласии с современными взглядами – значит, никакой новой мысли не содержит. Если это происходит систематически – вам стоит всерьез задуматься о перемене профессии (или хотя бы тематики). Кстати, «ученый» – это вовсе не профессия и не титул, а скорее склад мышления. Ученым может быть и  мореплаватель, и плотник, и государственный деятель; точно так же иной солидный доктор наук ученым никогда не был и не будет – конформизм не пустит.
        Для молодого исследователя серьезную опасность может представить вполне заслуженный авторитет «шефа», т.е. научного руководителя. Здесь особенно необходимо понимать, что подлинное развитие идей немыслимо без элементов их критики. Далеко не все «авторитеты» это ясно сознают! Вновь сошлюсь на Л. Гаммета: «В старости Нернста был период, когда редкий смельчак отваживался опубликовать какие-либо выводы, не согласующиеся с приближенными частными уравнениями состояния, которые позволили Нернсту во время его молодости совершить много полезного. Те же, кто пытался, сталкивались с гневом Юпитера, который обычно уничтожал обидчика».
        Не менее убедителен в этом отношении пример Берцелиуса. Достигнув вершин известности и став признанным главой мировой химии, Берцелиус, заслуги которого перед наукой поистине неисчислимы, принимал в штыки любую попытку критического развития собственных взглядов, забывая подчас им же самим провозглашенные принципы научной критики. А сами по себе принципы были великолепны: «При обсуждении вопросов науки не должно быть ни врагов, ни друзей. Если вы боретесь против того, что считаете ошибочным, не обращайте внимания на личность ошибающегося. Мнения людей – это не сами люди, и мы можем отвергать мнения, не имея оснований для нападок на тех, кто их высказал».
        Не менее опасна и противоположная крайность, когда критическое развитие существующих взглядов преподносят как полное опровержение, не помня родства: при этом отвергается сам принцип преемственности. Ошибки такого рода – удел многих выдающихся исследователей. Трагична судьба А. Купера, который в 1858 г. опубликовал статью «О новой химической теории». В этой работе 27-летний, мало кому известный химик самостоятельно пришел к выводу о четырехвалентности углерода, о способности атомов углерода соединяться друг с другом; при написании химических формул именно Купер впервые предложил обозначить химическую связь черточкой. Словом, молодой ученый вплотную подошел к тому, чтобы стать автором будущей теории химического строения.
        Однако этот последний шаг сделать ему не довелось. Статья его, содержавшая много ценного и нового, была написана резко, вызывающе, что видно уже из ее названия. Это было одной из причин, почему современники отнеслись к работе Купера враждебно, справедливо отмечая, что молодой человек берет на себя слишком много, когда почти полностью отбрасывает взгляды своих прямых предшественников.
        Купер вскоре был вынужден прекратить всякую научную деятельность, его сразило тяжелое нервное заболевание...
        И насколько же мудр был А.И. Бутлеров: создав теорию химического строения, всю новизну и важность которой он понимал лучше, чем кто бы то ни было, он поначалу не стал выставлять себя единоличным ее автором. «Я далек от мысли предлагать здесь новую теорию, напротив – надеюсь, что выражаю идеи, принадлежащие многим химикам». Как справедливо отмечал известный историк химии Г.В. Быков, это – не просто дань хорошему тону, но и понимание того неблагоприятного психологического эффекта, к которому привела кичливая поза, подобная куперовской. Впоследствии, когда позиции новой теории укрепились, А.М. Бутлеров упорно отстаивал именно свой приоритет – для самой теории это было уже не опасно.
        Героизм ученого сам по себе также не может устранить помехи на пути новых взглядов, если их автор стремится только к отрицанию прошлого. Это в полной мере относится, например, к деятельности одного из крупнейших теоретиков добутлеровской эпохи – Ш. Жерара. Оствальд, считая Жерара великим химиком, справедливо писал о нем: «Он как реформатор, всегда занимает по отношению к реформируемому по возможности противоположную позицию. Так, Жерар в своем постоянном стремлении абсолютно опровергнуть старые воззрения искусственно создавал на своем пути большую часть сопротивления. Исторически проясненное понимание сущности развития науки избавило бы его от борьбы».
        И все же борьба идей в науке неизбежна, а стремление уклониться от нее – одна из характернейших черт ученого-конформиста. Постоянная тенденция примкнуть к большинству, спрятаться за чей-либо авторитет, смертельная боязнь ошибки – вот что мешает ему внести сколько-нибудь заметный вклад в развитие теоретических представлений. На переднем крае фундаментальной науки он, создающий лишь имитацию творческой мысли, не нужен и вреден. История химии не помнит имен «заранее согласных» – их нужно разыскивать на пожелтевших страницах справочников. А вот имя Арчибальда Купера мы вспоминаем с уважением и благодарностью – хотя бы уже за валентную черточку, без которой современная химия обойтись не может.
        Курс истории химии исчез из программ многих университетов. На кого же эти программы рассчитаны: на пугливых конформистов или на не помнящих родства реформаторов?

Справка:

Охлобыстин Олег Юрьевич (-1994), химик-органик, доктор химических наук, профессор, зав. кафедрой органической, физической и биологической химии Астраханского государственного технического университета.
Астраханский государственный технический университет образован в 1994 году на базе Астраханского технического института рыбной промышленности и хозяйства.
Охлобыстин О.Ю. Валентность. Журнал «Наука и жизнь», 1964, № 6.
Охлобыстин О.Ю. Перенос электрона в органических реакциях. Ростов-н-Д: Изд-во Рост. ун-та, 1974. 118 с.
Охлобыстин О.Ю. Жизнь и смерть химических идей: очерки по истории теоретической химии. М.: Наука, 1989. 189 с.
Охлобыстин О.Ю. Что же такое валентность? Журнал «Химия и жизнь», 1986, № 11.