Продолжаем дискуссию, начатую в номере 2 за 1987 год статьями  академика Л. Татаринова и доктора геолого-минералогических наук В. Красилова о движущих силах биологической эволюции.


        На Всесоюзной школе по морской геологии в Геленджике я слушала доклад ленинградского ученого, доктора геолого-минералогических наук, профессора С.Г. Неручева. Главным в докладе был неожиданный, на грани фантастики вывод: в истории Земли неоднократно, через строго определенный интервал времени наступали периоды резкого повышения радиоактивности природной среды, что и служило причиной глобальных катастроф. Эти переломные в жизни биосферы моменты, приводящие к очень большим изменениям в органическом мире планеты, связаны, как предполагает Неручев, с регулярно усиливающимся процессом раздвижения океанических плит, который, в свою очередь, может определяться космическими факторами. Вот, кстати, объяснение того большого интереса, который вызвали исследования ленинградского ученого у океанологов: доклад Неручева горячо обсуждался и на заседаниях, и в кулуарах. Интерес вполне понятен -  ведь если подтвердятся его выводы, то окажется, что ход развития органического мира планеты, Мирового океана, движение континентов регулируются в конечном счете одним и тем же галактическим механизмом.

        «Единая космическая, геодинамическая, геобиологическая периодичность в эволюции Земли», - так Неручев сформулировал свою теорию, которая позволяет по-новому рассматривать многие эпизоды в геологическом прошлом Земли, в том числе и вопрос:

        Отчего вымерли граптолитиды?

        Признаться, до знакомства с работами Неручева меня нисколько не занимала эта проблема. Но, как оказалось, эти крохотные существа, некогда обитавшие на нашей планете, внезапно исчезли, как исчезло и множество других представителей земной фауны в совершенно различные, разделенные многими миллионами лет эпохи. Виновник их массовой гибели, утверждает Неручев, всегда был один и тот же – уран.
        Но, почему, собственно, уран? Откуда вдруг появлялся он в биосфере в повышенных дозах и куда исчезал потом?
        Эти и другие вопросы, касающиеся гипотезы ленинградского исследователя, я задала ему уже позже, во время нашей встречи в Ленинграде. Помимо чисто научных подробностей, меня интересовало и другое. Хотелось выяснить, каким образом ученый, работающий в области, не имеющей, казалось бы, никакого отношения к радиобиологии, океанологии, не говоря уже об астрономии и антропологии, смог свести в одну научную «упряжку» совершенно, на первый взгляд, разрозненные факты из многих научных дисциплин. Сергей Германович Неручев руководит отделом генезиса и геохимии нефти и газа во Всесоюзном научно-исследовательском нефтяном геологоразведочном институте и много лет занимается сугубо практическими исследованиями, связанными с поиском нефти, - изучением органического вещества пород, в которых, как считают, происходит образование углеводородов. Что же подсказало ученому идею, легшую в основу его «межотраслевой» теории?

        - Именно эти мои, как вы их называете, сугубо практические исследования, - поясняет Неручев.
        Органическое вещество – продукт разложения живых организмов – рассеяно по всей осадочной толще, которая создавалась на протяжении миллиардов лет, с начала образования биосферы. Так что, исследуя это вещество, ученый волей-неволей углубился в историю живой оболочки планеты. Органическое вещество оказалось той нитью, потянув за которую, он выудил целый клубок тесно переплетенных между собой фактов, требующих осмысления. Некоторые из них были известны давно, но в свете недавних открытий в разных областях современной науки, особенно в радиационной генетике, геохимии и ядерной геологии, предстали в совершено новом освещении. Когда же Неручев выстроил их в одну цепочку, как бы протянутую во времени и пространстве, то обнаружил, что есть нечто, связывающее воедино все ее звенья. Это и был уран.

        - Сейчас мы уже накопили достаточно фактов, чтобы уверенно говорить о той особой роли, которую мог сыграть этот радиоактивный элемент в истории Земли, - убежденно говорит мой собеседник.
        Монографию, в которой Неручев обобщил результаты не только своих работ, но и работ многих других советских и зарубежных исследователей, он так и назвал: «Уран и жизнь в истории Земли».
        А начинался поиск предельно прозаически – с плановой работы по изучению органического вещества различных нефтегазоносных отложений. Исследуя их, ученый столкнулся с удивительной особенностью некоторых формаций. Очень небольшие по мощности – не более 20-50 метров толщиной, но обширные по охвату площади, такие отложения казались будто нашпигованными останками микроорганизмов. Это невероятная насыщенность органикой особенно бросилась в глаза, когда начали изучать ставшую знаменитой, отчасти и по этой причине, баженовскую свиту в Западной Сибири.  Занимая территорию более чем в один миллион квадратных километров, она содержит до 20 процентов органики – в рядовой осадочной породе ее не более 0,6 процента. Такая же непропорционально большая масса органического вещества была найдена и во многих других, разбросанных по всему миру отложениях, принадлежащих разным эпохам. Очевидно, если судить по обилию биопродукции, в те времена на Земле должны были существовать какие-то чрезвычайно благоприятные для жизни условия.
        - Однако при тщательном изучении этих «странных» отложений, - рассказывает Неручев, - мы обнаружили совершенно неожиданное: Земля как раз в эти эпохи была не просто неблагосклонна, но, более того, чрезвычайно сурова к своим обитателям. Поражающее нас количество биопродукции, «законсервированной» в осадках этих периодов, - лишь видимость благополучия, за которым на самом деле скрывается крайне «обнищавший» в тот момент органический мир.

        - Вы хотите сказать, Сергей Романович, что именно в эти периоды на планете возникали экстремальные условия, которые каким-то пагубным образом действовали на живое?
        - Резкое возрастание биомассы и интенсивное накопление органического вещества, происходило в эти периоды, как нам удалось установить, на фоне внезапного обеднения всех видов фауны и флоры. А невероятно высокая «урожайность» в эти эпохи создавалась лишь за счет жизнедеятельности очень ограниченного видового набора организмов, в основном простейших – одноклеточных зеленых и синезеленых водорослей. Они, видимо, оказались наиболее устойчивыми к резко изменившимся условиям среды обитания.
        Самое примечательное, что на границах таких отложений – верхней и нижней – жизнь предстает во всем своем многообразии, с одной только существенной разницей: виды живых организмов в верхних слоях уже мало чем напоминают те, что остались за пределами нижнего рубежа. Эта тенденция хорошо прослеживается на примере беспозвоночных. Так, в позднепермское время на границе с триасом как это видно из разреза Соляного кряжа в ФРГ, богатая и разнообразная фауна перми исчезает. Из семидесяти девяти родов ее только пять переходят в следующую эпоху. В Скалистых горах Америки из семидесяти родов пермских моллюсков осталось только два.
        Резкие сдвиги в критические периоды претерпевает не только беспозвоночная фауна, но и мир высокоорганизованных животных, а также флора. Совершенно очевидно, что почти мгновенная, - разумеется, в геологическом масштабе времени – массовая гибель различных видов растительного и животного мира не была каким-то единичным, экстраординарным эпизодом в истории планеты. По моим подсчетам, только в фанерозое, то есть за последние 600 миллионов лет, такие глобальные события – можно назвать их даже катаклизмами – происходили в органическом мире по меньшей мере двадцать раз.

        - Почему именно двадцать? Откуда взялась такая цифра?
        - Именно столько временных уровней, содержащих «странные» отложения, мне удалось установить в разрезе осадочной толщи, сформировавшейся за это время. Показательно, что такие формации прослеживаются во всем мире, на разных континентах, иначе говоря, носят прерывисто-глобальный характер.
    Судя по небольшой в сравнении с другими многокилометровыми слоями толщине выделенных мною отложений, эпохи, в течение которых они накапливались, были очень кратковременными. И тем не менее именно им было суждено сыграть решающую роль в эволюции органического мира на Земле.

        - Вы полагаете, Сергей Германович, что эпизоды «вселенского мора» могли определять ход развития жизни на планете?
        - Нет, конечно же, не только они. Усиленное вымирание организмов в определенные периоды истории Земли – лишь одна сторона процесса, определившего эволюцию живого на планете. Мы не коснулись пока другого чрезвычайно важного аспекта. С ним я столкнулся во время изучения все тех же отложений. Признаюсь, что был немало удивлен, сделав  поразительное открытие: в те самые эпохи, когда на Земле возникали экстремальные условия, приводящие к гибели большинства форм жизни, одновременно бурно шло образование новых видов. Именно к концу таких эпох на Земле появлялись принципиально новые типы строения животных и растений.
        - Нет ли здесь противоречия, Сергей Германович? выходит, что выделенные вами в геологическом прошлом периоды были одновременно эпохами упадка и расцвета органического мира?
        - В общем, действительно, так и получается. И это как раз тот парадокс, который дал толчок моим поискам.
        Прежде всего обращал на себя внимание такой факт: гибель старых видов и возникновение новых происходили в эти эпохи синхронно по всей планете – на суше и в морских бассейнах. Это наводило на мысль, что должен существовать какой-то единый, глобальный фактор, вызывающий в планетарных масштабах такие, на первый взгляд, взаимоисключающие явления, как внезапная гибель и столь же неожиданно возникающая жизнь организмов, фактор, отвечающий за эту периодически происходящую перестройку органического мира. Иначе говоря, требовалось найти ответ на вопрос:

        Кто же был этим дирижером?

        Вот несколько фактов из истории живого мира планеты. Первые скелетные организмы появились на Земле на границе венда и кембрия, первые четвероногие – на стыке девона и карбона. В позднепермскую эпоху планету заселяют многочисленные ветви рептилий, в конце позднеюрской делают попытки взлететь первые птицы. На границе мела и палеогена массовое развитие получают млекопитающие, а на рубеже олигоцена на Земле появляются первые обезьяны. Все перечисленные «дебюты» происходили именно в те эпохи, которые выделил Неручев в результате изучения «своих», как он называет, отложений. В них же помимо огромных масс органики, оказалось «законсервированным» еще нечто очень важное. Но об этом ученый упомянул не раньше, чем этого требовал, очевидно, выбранный им заранее план нашей беседы.

        - Развитие органического мира, - говорит Неручев, - происходило отнюдь не спокойно и плавно, а крайне неравномерно, резкими скачками, и тому есть уже множество доказательств.
        - Похоже, что в своих доводах, Сергей Германович, вы возвращаетесь к теории «революционных переворотов» Ж. Кювье, который, как известно, еще до Дарвина пытался предложить свое объяснение развитию органического мира. Помнится, он доказывал существование в истории Земли кратковременных эпох его резкой «переделки». По-вашему, выходит, что французский ученый был прав?
        - Во многом – да. Кювье был прав не только относительно существования революционных переворотов, приводящих к смене на планете фауны и флоры. Можно только поражаться, как ему чисто эмпирически удалось точно установить три из этих критических эпох. Указал-то он их правильно, но найти причины экологических катастроф не смог. И неудивительно. Сто пятьдесят лет назад, когда Кювье выдвинул свою теорию, никто не подозревал о существовании особого рода явления, обладающего поразительной силой воздействия на все биологические объекты.
        Непонятные, казавшиеся некогда «сверхъестественные» внезапные перемены в мире живого ныне могут получить научное толкование, если мы обратимся к законам тех наук, которые не существовали ни при Кювье, ни при Дарвине. Эти науки – радиобиология и радиационная генетика.
        Сейчас хорошо известно, какого рода воздействие оказывают радиоактивные вещества на биоценозы. Происходит неуклонное обеднение живых природных комплексов, перестройка в структуре сообществ, исчезновение из них особо радиочувствительных компонентов, переход к доминирующему положению в экосистемах видов, приспособляющихся легче других. Сейчас экспериментально доказано, что реакция биосферы на ионизирующее излучение может выражаться и в экстремальной биопродуктивности ряда простейших, в основном синезеленых водорослей. Вот, кстати, и ответ на один из ваших вопросов, - почему обеднение форм жизни в критические эпохи сопровождалось одновременно вспышкой «плодовитости» примитивных организмов.
        Все перечисленные изменения в мире живого, весьма характерные для зараженной ураном природной среды, мы и наблюдаем в эпохи, о которых идет речь. Теперь совершенно ясно, что только радиационный фактор мог произвести такие опустошения в органическом мире и в то же время вызвать бурный рост качественно новых форм организмов.
        Многие вопросы становятся гораздо более ясными с позиции радиационно-мутагенной концепции развития органического мира. Очевидно, что старые виды вымирали не вследствие вытеснения их более совершенными, а прежде всего из-за непосредственного ионизирующего облучения и радиоактивного отравления. Образование же новых видов, по всей видимости, - результат мутационного процесса.

        - И что же, пришла пора отказываться от идеи естественного отбора?
        - Нет, конечно! Естественный отбор остается весьма существенным фактором, сопровождающим и регулирующим развитие органического мира. Повышенная радиоактивность природной среды путем мутации помогала творению новых видов вне какой-либо зависимости от их целесообразности. Естественный отбор как своеобразный мощный фильтр пропускал через себя в дальнейшую жизнь оптимально построенных мутантов.

        - Что же навело вас на «урановый след» во всех этих биосферных событиях прошлого?
        - Сам уран, когда обнаружилось, что те самые отложения, таящие неисчислимые запасы органики, одновременно концентрируют в себе и аномально высокое  количество радиоактивных веществ. Дозы урана здесь в десятки и даже сотни раз превышают их обычное содержание в осадках. Надо было искать причину этого, безусловно, неслучайного совпадения.
        Тщательно изучив расположение радиоактивных осадков в осадочной толще, Неручев обнаружил, что эпохи интенсивного накопления урана и органического вещества абсолютно синхронны периодам, когда в органическом мире планеты происходили наиболее значительные сдвиги.

        - На мой взгляд, сейчас совершенно ясно, почему, например, именно в отложениях раннего ордовика находят панцирных рыб – первых представителей позвоночных. Судя по ярко выраженной здесь геохимической аномалии, это была эпоха повышенной радиоактивности среды.
        Примеров такого первого появления «оригинальных» форм в осадках радиоактивных эпох слишком много, чтобы их можно было объяснить случайностью. К тому же весьма знаменательно, что наиболее обоснованной и популярной гипотезой, объясняющей возникновение первых позвоночных, является неотеническая теория, но неотения – достижение половой зрелости организма в недоразвитом состоянии, - как теперь известно, может возникать как раз под воздействием усиленной радиации.
        Первые наземные четвероногие животные – ихтиостегиды – найдены также в ураноносных отложениях, которые накапливались в периоды всплеска на планете радиоактивности. Хвостовые плавники и конечности настоящих четвероногих, которыми впервые обзавелись эти животные, могли быть только результатом серьезных генетических изменений, очевидно, вызванных ионизирующим излучением. Но, пожалуй, лучше всего роль мутационного процесса в истории живого мира планеты прослеживается на примере, который можно назвать так:

        Ящеры учатся летать.

        Появление первых рептилий датируется пенсильванием, то есть временем, что и обогащенные ураном и органическим веществом осадки, которые встречаются в Северной Америке и других районах мира. Характерно, что появившиеся в это же время ящеры начали существовать как нормальные четвероногие сухопутные животные. Однако в следующую мощную эпоху уранонакопления – на границе перми и триаса – впервые в истории Земли возникают летающие организмы – птерозавры. Интересно, что в их анатомическом строении единственным принципиально важным отличием от наземных рептилий был крайний четвертый палец – «мизинец». При том же самом, что и у других пальцев, числе фаланг он приобрел необычную длину – вдвое большую, чем длина всего тела. Свисающие с этих непомерно длинных пальцев кожные перепонки и образовали первые крылья летающих животных. То обстоятельство, что летающие появились не раньше и не позже, чем в радиоактивных осадках на границе перми и триаса, позволяет думать, что их возникновение было итогом крупных мутаций. По существу, птерозавр – это обычная наземная рептилия с одним «изуродованным» пальцем, который и позволил ему передвигаться совершенно необычным способом – планируя в воздухе.
        Вторая, закончившаяся более удачно попытка наземных организмов летать связана с появлением первых доисторических птиц, что, прошу заметить, происходит опять же во время проявления очередной радиоактивной эпохи. По своему строению первые птицы очень похожи на некоторых маленьких динозавров, чьи размеры не превышали двадцати пяти сантиметров. Отличает их лишь одна особенность – перья. На самом деле эти странные образования есть не что иное, как видоизмененные чешуи, чьи края просто расщепились. Именно такая трансформация чешуи, предопределенная, вне всякого сомнения, мутацией, позволила птицам приобрести способность к полету.
        И, наконец, третья попытка – на этот раз млекопитающих животных – подняться в воздух произошла в эоценовую эпоху, к которой относятся широко распространенные ураноносные отложения. Именно в это время появляются летучие мыши, отличающиеся от обычных существовавших тогда насекомоядных животных лишь наличием «крыльев». Их роль выполняют четыре пальца передних конечностей, ставших аномально длинными, с натянутой между ними кожей.
        Таким образом, по крайней мере три раза в истории Земли разные группы организмов испытывали сходные мутации, даровавшие им способность летать, и все они приходятся на эпохи повышенной радиоактивности. Кстати, промежуточные формы, у которых постепенно изменялись бы передние конечности для приспособления к полету, до сих пор не найдены. Да они, думаю, и не смогли бы  существовать в таком «полуфабрикатном» состоянии.
        Все новые виды животных, хочу еще раз подчеркнуть, наверняка возникали сразу, без, так сказать, предварительной подготовки, и творцом их мог быть, скорее всего, только мутагенез. Вспышки этого процесса возникали синхронно – на суше и на море, у всех организмов – от одноклеточных водорослей размером в 10-50 микрон до  пятидесятитонных динозавров. Известный ныне наиболее мощный мутагенный фактор был таковым и в прошлые геологические эпохи, определяя ход и некоторую ритмичность развития органического мира.

        - Ритмичность? Неужели и ее можно объяснить действием радиационного фактора?
        - Только с той точки зрения, что критические моменты в жизни биосферы происходили с регулярностью, которая зависела от ритмически возникающих периодов усиленного выброса урана. По моим наблюдениям, «урановые эпохи» наступали в фанерозое примерно через каждые 30-32 миллиона лет.

        Чем же объяснить такое расписание? Почему именно в эти периоды шло усиленное накопление урана, которого в прошлом на поверхности Земли, судя по утверждениям большинства ученых, было так же мало, как и в наше время? Откуда возникал этот избыток и почему фиксировался лишь в «компании» с органическим веществом?
        - Все эти вопросы, признаюсь, возникали и у меня по мере того, как я углублялся в изучение этого геохимического феномена. Когда же я нашел им объяснение, то выяснилось, что почти все они идут вразрез с общепринятыми положениями. Кстати, это относится и к самой проблеме происхождения подобных отложений. Широко распространено мнение, будто их возникновение – это игра случая, результат совпадения частных обстоятельств, каждый раз иных. На самом деле, думаю, все обстоит не так. Мои многолетние исследования доказывают, что генезис ураноносных отложений полностью укладывается в определенные закономерности, отражающие глобальные процессы общепланетарного масштаба.
        Другое устоявшееся представление, которое пришлось пересмотреть, - это мнение о будто неизменной концентрации урана, в прошлые геологические эпохи якобы мало чем отличавшиеся от современной. Как ни странно, каких-либо научных обоснований этой почти что аксиомы не существует – с самого начала она воспринималась как положение, отвечающее здравому смыслу и потому не нуждающееся в доказательствах. Однако сейчас есть факты, позволяющие утверждать: в водах многих крупных морских бассейнов, а скорее и всего Мирового океана, концентрация урана в прошлом не раз многократно увеличивалась и именно в эпохи интенсивного накопления планктонного органического вещества. Сочетание геохимических аномалий урана и сопровождающих его элементов с колоссальными «залежами» органики не случайно.
        Большинство геохимиков до сих пор уверены, что причинная связь урана с живым веществом маловероятна, хотя сам по себе факт приуроченности ураноносных осадков к накоплению органического вещества сомнений не вызывает. Считается, что отложение урана происходит только в результате его химической сорбции на продуктах разложения организмов. Я пришел к  противоположному выводу: существует биогенный механизм накопления урана. Его аккумуляция органическим веществом происходит задолго до отложения осадков, в телах еще живых организмов.
        Сейчас доказано, что некоторые современные гидробионты – все те же синезеленые водоросли и другие представители фитопланктона – способны аккумулировать в себе без всякого ущерба для собственного здоровья огромные массы радиоактивных веществ, в сотни раз превышающие смертельные для других организмов дозы. Несомненно, что такой же способностью обладали и их предки – она особенно ярко проявлялась в периоды, когда биосфера подвергалась урановому заражению. Пышное развитие наиболее жизнестойких простейших приводило к генерированию огромной биомассы, наверняка много большей, чем в наши дни (сейчас она составляет 500 миллиардов тонн в год). Уцелевшие гетеротрофы могли лишь в небольшой степени осваивать эти «горы» пищи, и оставшийся планктон вместе с аккумулированными в нем радиоактивными веществами отмирал, создавая необычные отложения – своеобразное геологическое эхо биосферных катастроф.
        Проведенный Неручевым балансовый анализ показывает: аномально высокие концентрации урана в осадках могли возникать только в случае, если содержание его в водах морей превышало современный уровень в десятки и сотни раз. К примеру для накопления такого количества урана, который имеется только в одной баженовской свите, необходимо было бы извлечь его из воды, равной трем тысячам объемов существовавшего тогда Западно-Сибирского моря. А в отложениях Скалистых гор сконцентрировано столько урана, сколько при современной его норме могло содержаться в пяти объемах Мирового океана.
        И, конечно же, здесь правомерен вопрос: откуда неожиданно начинал поступать...

        Этот «лишний» уран?

        Источник всплесков радиоактивности биосферы надо искать в глубинах планеты, утверждает Неручев. Правда, вплоть до самого последнего времени возможности недр как поставщика урана и других элементов в воды Мирового океана оценивались весьма скромно. Однако недавние открытия океанологов позволяют произвести ревизию и этого представления. На дне Атлантического и Тихого океанов сейчас обнаружены поднимающиеся над разломами «облака», которые содержат в повышенной концентрации различные вещества, порожденные активной гидротермальной деятельностью.

        - Не следует ли предположить, - говорит Неручев, - что в прошлом, когда гидротермальные процессы могли иметь значительно большие масштабы, например при усилении рифтогенеза, резко возрастало и поступление из глубин урана, а также других элементов, с аномально высоким содержанием которых мы тоже сталкиваемся в осадках этих эпох. Но есть еще одно обстоятельство, которое делает реальным это предположение, - обнаруженная цикличность в активизации рифтогенеза. Она равна 30-32 миллионам лет.

        - То есть таким же интервалам времени, что и периоды возникновения радиоактивных эпох?
        - Вы тоже обратили внимание на это совпадение? Мне кажется, оно не случайно. Ритмичность рифтогенеза определяется, видимо, пульсационным режимом развития Земли. В такие моменты земная кора начинает растягиваться, как бы «трещать по всем швам» меняется сам лик планеты – возникают новые моря, усиливается движение континентальных плит. Очевидно, именно в такие периоды по ожившим рифтовым системам вместе с магматическим материалом и гидротермальными растворами из глубин начинали поступать в гидросферу и на сушу избыточные массы урана, фосфора, тяжелых металлов, обладающих, как недавно установлено, тоже эффектом активного биологического воздействия.

        - Если сейчас, Сергей Германович, стал проясняться вопрос, как начинались «урановые эпохи», то все же до сих пор непонятно, как они могли кончаться? Ведь если уран попадал в повышенных количествах в природную среду, то, очевидно, должен был бы там и оставаться. Но радиационный фон очень быстро, судя по вашим расчетам, возвращался к норме. Как же происходила глобальная дезактивация земного шара?
        - За счет действия биогенного механизма накопления урана. Потреблявшие в огромных количествах уран, невероятно «расплодившиеся» фитопланктон и синезеленые водоросли выполняли в эти эпохи своеобразную роль «санитаров», убирая с поверхности Земли и захороняя с собой в осадках избыточный уран. На это им требовалось всего несколько миллионов лет – вот откуда быстротечность радиоактивных эпох, вслед за  которыми следовали спокойные периоды. Органический мир планеты получал передышку и возможность осуществлять эволюцию в нормальных условиях.

        - Сергей Германович, а причастность астрономических катастроф к земным событиям – таких, например, как бомбардировка Земли астероидами, - вы отрицаете?
        - Да, но только не сам факт влияния на планету космических факторов. Наша планета всего лишь частица космоса. Я полагаю, что в его глубинах скрыт и механизм, отвечающий за работу всего этого грандиозного геолого-биологического конвейера, благодаря которому регулярно возникают радиоактивные эпохи и связанные с ними трансформации органического мира планеты. Так думать позволяют уже имеющиеся факты. Наиболее мощные и устойчивые в глобальном масштабе слои радиоактивных осадков повторяются в фанерозое, по моим подсчетам, через каждые 220 миллионов лет. Такова и продолжительность звездного галактического года. Вероятно, его смена вызывает в Галактике, а значит и в Солнечной системе какие-то сдвиги, отзвуком которых и являются земные события. Что же касается менее ярко выраженных радиоактивных аномалий, повторяемых в пределах галактического года с интервалом 30-32 миллиона лет, то их возникновение, видимо, можно объяснить действием другого  космического фактора. Примерно через такие же промежутки времени Солнечная система при своем движении вокруг центра Галактики пересекает ее плоскость. При этом она встречается с крупными газопылевыми облаками – сгустками материи, сближение с которыми может вызывать возмущения в недрах самой Земли. Скорее всего, этот процесс и определяет пульсационный ритм Земли, вызывая все те крупномасштабные явления – усиление рифтогенеза, повышение выбросов урана и других тяжелых металлов, что влекут за собой перестройку всего комплекса организмов биосферы.

        Разумеется, обо всех этих выводах можно говорить пока только как о гипотезе. Безусловно, существуют совершенно иные взгляды на причины и связи всех тех явлений, о которых идет речь. Но одно, пожалуй, очевидно: сами по себе геохимические аномалии и отвечающие им периодические сдвиги в мире живого – объективный факт, оспаривать который уже нельзя. Ураноносные отложения – это четкая, весьма красноречивая запись в летописи важнейших событий истории развития Земли.

Справка:

Неручев Сергей Германович (1927 г.р.), доктор геолого-минералогических наук, выпускник Грозненского нефтяного института. С 1965 заведующий отделом геохимических основ прогноза нефтегазоносности Всесоюзном нефтяном научно-исследовательском геологоразведочном институте (ВНИГРИ, Санкт-Петербург), член-корреспондент РАЕН (1993).
Неручев С.Г., "Эпохи радиоактивности в истории Земли и развитие биосферы" // "Геология и геофизика", 1976, № 2, с.З.
Неручев С.Г., "Уран и жизнь в истории Земли", Ленинград, "Наука", 1982. 208 с.
Неручев С.Г., "Глобальные геохимические аномалии на рубежах интенсивных изменений органического мира: причины космические или земные" // "Геология и геофизика", 1986, № 9, с. 25-32.

Татаринов Леонид Петрович (1926 г.р.), зоолог, академик АН СССР (1981) по отделению общей биологии (зоология). Окончил на биологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова (1949). С 1955 года работал в Палеонтологическом институте АН СССР, где в 1960-72 годах занимал должность заведующего лабораторией. С 1973 года перешел на работу в институт эволюционной морфологии и экологии животных имени А.Н.Северцова АН СССР. С 1975 года назначен директором Палеонтологического института АН СССР.
Занимался вопросами эволюционной зоологии, палеонтологии и стратиграфии континентальных отложений перми и триаса, работал над проблемами морфофизиологического прогресса, статуса переходных групп, различными аспектами соотношения систематики и эволюции. Татаринову принадлежит оригинальная разработка проблемы происхождения и ранней эволюции амфибий, рептилий, млекопитающих на основе палеонтологических, физиологических и биохимических данных.

Красилов Валентин Абрамович (1937 г.р.), доктор геолого-минералогических наук (1973), профессор (1983), академик РАЕН (1993). Окончил геологический факультет Харьковского университета (1960). 1965 – диссертация кандидата геолого-минералогических наук «Раннемеловая флора Приморья и стратиграфическое значение». 1973 – диссертация доктора геолого-минералогических наук «Палеоэкология растений и экостратиграфическая корреляция континентальных толщ». В Палеонтологическом институте РАН с 1994, заведующий Лабораторией палеоботаники (с 1995). До этого Биолого-почвенный институт, Владивосток. Директор ВНИИ охраны природы и заповедного дела, Москва (1990-1992).